Лейтмотивом многих наук второй половины ХIX века был поиск теорий развития. Это относится и к языкознанию. Лейтмотивом многих наук наших дней является поиск теорий спонтанных порядков, которые возникают, несмотря на то, что они не были ни задуманы, ни спланированы. Спонтанные порядки существуют во всех областях; в области живой и неживой природы, а также в области культуры: спираль галактики или раскрывающийся весной папоротник, пейзаж с дюнами в Западной Сахаре, горнолыжная трасса — или так называемый естественный язык. Спонтанные порядки в социокультурной области — это обычно эпифеномены индивидуальных действий, являющиеся следствием совсем других мотивов, чем тот, который вызывает порядок. Это в равной степени относится и к горнолыжной трассе, и к немецкому языку. Некоторые не считают исследование таких языков, как немецкий или английский, серьезным научным занятием, потому что это же “только” эпифеномены (см. с. 198 и сл.). Других, напротив, привлекает именно это свойство объекта исследования. Эта книга была написана, чтобы показать, чт( значит рассматривать естественный язык в аспекте спонтанного порядка и чт( из этого следует. Среди всех спонтанных порядков какой-либо культуры естественному языку отводится совершенно особое место. Нет другого спонтанного порядка (за исключением, пожалуй, народного хозяйства), исследованию которого посвящалась бы отдельная отрасль науки, и — как следствие этого — нет такого спонтанного порядка, который был бы так же хорошо исследован, как естественный язык. В конце концов язык можно считать прототипическим примером спонтанного порядка.
Вероятно, именно благодаря этому наша книга была удостоена внимания за рамками узко специальной сферы, прежде всего среди философов, социологов и экономистов. Представителям этих направлений я особенно благодарен за приглашения на доклады и все то одобрение, которое выпало на мою долю.
Спонтанные порядки часто бывают красивыми. Эстетическая прелесть таких структур может быть основана, с одной стороны, на особом соотношении в них порядка и беспорядка, с другой же, — на сочетании простоты и сложности. Это справедливо не только для языков. Ученые почти всех направлений — это специалисты по нахождению простого в сложном или за сложным. “Сложная вещь есть нечто, составные части которого расположены так, как они вряд ли могли быть расположены благодаря случаю”, — определяет Ричард Докинс001 . Язык и является такой “сложной вещью.” Его сложность, в отличие от сложности симфонии, создается без учета перспективы конечного состояния. Она скорее определяется “взглядом назад”002 . Особая структура языка основана на его прошлом. Такой подход придает новую значимость истории языка. Ее задача состоит не только в том, чтобы обнаруживать прошлые состояния, но и в том, чтобы реконструировать настоящее, исходя из перспективы его эволюции. Главная мысль этой книги звучит так: Современное состояние нашего языка — это непреднамеренный результат действий, которые выбирают сменяющие друг друга поколения говорящих. Реконструкции этого генетического процесса отводится центральная роль в теории, объясняющей языковые состояния.
Хочется верить, что данный текст содержит несколько меньше опечаток, а новая глава обогатила его по сравнению с текстом первого издания. Один из рецензентов, Эрхард Альбрехт, имел все основания отметить, что было бы хорошо ввести критику теории так называемых естественных изменений. Такая глава была предусмотрена уже для первого издания. То, что она в конце концов так и не появилась, объясняется исключительно тем, что я в то время не мог дать такую критику естественных теорий, которая бы меня удовлетворила.
Между прочим об удовлетворении: кажется, дело обстоит так, что это состояние недосягаемо для автора. Книга отображает скорее состояние, которое удовлетворяло меня. Что касается читателей, то здесь складывается дифференцированная картина. Книга получила большой резонанс, причем положительные оценки значительно преобладали над критическими и тем более негативными. (Список появившихся до сих пор рецензий помещен после списка литературы.) Как положительные, так и отрицательные реакции не в последнюю очередь спровоцированы стилем, которым написана книга. Колебания в оценках простирались от восторженного поощрения до полного отрицания научной пригодности. Моей целью было и остается писать так, чтобы по тексту нельзя было заметить усилий исследователя. У текстов, как и у акробатов, соотношение простоты и сложности должно быть совершенно другим, нежели у спонтанных порядков. У читателя должен быть шанс за простотой и кажущейся легкостью обнаруживать сложность. Определенный сорт критики проистекает из того, что книга читалась с известными ожиданиями, которые не оправдались, поэтому эксплицитное предупреждение: в мои намерения не входит дать обзор существующих теорий языкового развития. Это уже сделали другие авторы, например Эйчисон 1991, Даузес 1990, Лэсс 1980 или Виндиш 1988. Теории других авторов только упоминаются в связи с теорией, излагаемой в этой книге. Упоминание или неупоминание теории какого-либо автора не является знаком соответствующей оценки. Представление языковых исторических исследований также не являлось специальной целью. Ссылки на историю языка служат исключительно пояснению излагаемой здесь теории.
Я очень благодарен всем, кто критикой, непосредственной помощью и одобрением способствовал возникновению этой книги. В первую очередь следует назвать рецензентов, а также тех, кто высказывал мне свое мнение в личных письмах и разговорах. Особенно я благодарен Петре Радтке за внимательное прочтение и многочисленные разговоры. Петер Шмитц выполнил корректуру и обновил регистр имен и понятий. Ему я тоже сердечно благодарен. Наконец, я искренне признателен издательству, и прежде всего доктору Петре Бегеман, за сотрудничество, надежность и исключительную заботливость.
Я хотел бы продолжить критическую дискуссию по предложенной здесь теории и уже сейчас благодарю всех, кто примет в ней участие.
Дюссельдорф, июнь 1994 г.